Медленно-медленно в воздухе кружатся листья окрашивая весь мир вокруг в волшебные золотисто-алые цвета, такие легкие и меланхоличные. Такие пустые и безразличные, наверное, вокруг стоит острый аромат наступающей осени, но мне не дано его ощутить. Мне не дано радоваться, я собираю их скорее по привычке. Букет, который я принесу домой и поставлю в вазу, согреет только Отца.
- Совсем как настоящая, - произнесет он и тихо вздохнет, и мне не понять, что это значит. Что значит «настоящий»?
Радуга, дождь, легкий ветерок, слегка шевелящий траву - все это пустые отзвуки на дне сознания. Я сожалею или не сожалею об этом.
Где-то тонко заливается флейта, к ее пению присоединяются то колокольчики, то небольшой барабан чемпионы развлекаются, когда им нечего делать.
Я же танцую днем и ночью, танцую, как заведенная. Как. Я ведь и есть заводная кукла.
От этого и больно и сладко одновременно. О, если бы я могла любить или ненавидеть.
Он может. Мог бы, но… Почему он не понимает? Словно тысяча слов, произнесенных мною тают на его броне, как первые робкие снежинки. Ничто не может быть столь теплым, как человек, желающий охладеть. Он хочет стать машиной, я - девушкой. Из плоти и крови.
Хочу почувствовать кожей поцелуи моих стальных лезвий, хочу увидеть кровь, хочу заплакать от боли…
Хочу восхищаться рисунком звезд на небе, не видеть в них бездушные схемы, не видеть в людях куски мяса.
Но они так легко ломаются, они просто не способны понять что такое оковы вечного идеала, мой часовой механизм есть перпетуум мобиле, ибо не дано угаснуть этой печали.
Не дано остановиться отсутствующему дыханию.
И я подхожу к нему вновь лишь для того, чтобы растянуть кончики его губ: ну же, человек, улыбнись и возвращайся к ним, ведь тебе дано сделать то, чего я делать просто не в силах. Смейся, пока не сорвешь голос, плачь, пока твои глаза не вытекут. Люби, пока не сгоришь.
Я способна только танцевать, вращаться, как маятник, мне все равно, что происходит за окном. И тонкие струнки дождя играют для меня неслышную симфонию;зря, моей душе не запеть вместе с ними.
У нас обоих нет имен, мы оба умрем безымянными, но я так надеюсь, что время исправит его, ведь даже в металлической броне он не перестает быть хрупким.
Злиться при поражении, ненавидеть, сколько бы он это не прятал…
Меня лишь удивляет. Почему они все бегут? Почему кричат? Откуда эти алые пятна?
-Милая Ори, выйди на улицу и подставь ладошки под капельки, ты, кажется немножко испачкалась. Отец, как всегда, впадает в детство вечером, в его голосе скользят инфантильные нотки и я покорно, привыкнув подчиняться, иду и подставляю свои механические манипуляторы под воду.
И вода смешивается с краской, пахнущей жизнью, она очищает меня.
Я ведь просила его… Я предупреждала, что он не найдет себя в отречении от собственного естества.
Что ж, он не был способен радоваться своему существованию, пусть радуется открывшейся ему вечности, чистой, как его мечта о механической эволюции.
Убила. Он сломался также быстро, как и все. Жалко? Нет.
Нельзя жалеть того, кто не желал бы, чтоб его жалели.
И вот часовой механизм отсчитывает удары моего стального сердца, оставляя только тихое спокойствие и угасающую искру горечи внутри.

Снова и снова будет литься дождь,
Словно слезы с далеких звезд, словно слезы с далеких звезд.
Снова и снова, дождь будет напоминать нам,
Какие мы хрупкие, какие мы хрупкие.